Санкт-Петербургский государственный академический театр балета Бориса Эйфмана выпускает новый спектакль. 6 и 7 апреля на сцене Александринского театра — мировая премьера балета «Страсти по Мольеру, или Маска Дон Жуана».
Это второе обращение Бориса Эйфмана к биографии и миру знаменитого французского комедиографа XVII века. В 2001 году был выпущен спектакль "Дон Жуан и Мольер". Хореограф называет Мольера, создавшего свой театр, наиболее близким для себя художником.
Как сообщают в театре Эйфмана, "новый балет черпает драматургическую энергию в противоречивом единстве театра и действительности, в сложных, порой парадоксальных связях между автором и его персонажами. Однако теперь портрет многомерной личности французского литератора и актера прорисовывается Эйфманом с еще большей рельефностью. Оказываясь по ту сторону занавеса, зритель осознает, из какого "сора" интриг, терзаний и забот возникают бессмертные комедии".
Как всегда в постановках Эйфмана, будут великолепные декорации и костюмы (работа художника Вячеслава Окунева), динамичная световая партитура (ее создавали Глеб Фильштинский, Борис Эйфман). Будет звучать музыка В. А. Моцарта, Г. Берлиоза, Ж.-Б. Люлли.
Прямая речь
Борис Эйфман:
— В балете "Страсти по Мольеру, или Маска Дон Жуана" мы движемся извилистыми дорогами судьбы Жана-Батиста — от пыльных повозок, в которых колесит по Франции бродячий театр-семья, до триумфа королевской труппы Пале-Рояля и последнего появления перед публикой ее прославленного руководителя и актера. На наших глазах из-под блистательного пера выходит череда красочных образов. Плутуют, обманываются, заводят интрижки персонажи "Школы жен", "Тартюфа", других неумирающих пьес. Впрочем, где заканчивается сцена, когда весь мир — театр?
Творчество Мольера стало зеркалом и вместе с тем рецептом преодоления его личных трагедий. Страдания, принесенные молодой ветреной женой Армандой, не только изнурили драматурга, но и напитали художественную фантазию. Так рождается одно из главных мольеровских произведений — пьеса о Дон Жуане. Порочный обольститель притягателен для автора и ненавидим им. И, примеряя маску Дон Жуана, своего альтер-эго, всепокоряющая сила которого столь желанна для истомленного сочинителя, Мольер перевоплощается в этого героя.
Наш балет — картина тяжкого удела великого творца, чьими чернилами была кровь, а платой за возможность создавать вечное — жизнь.
