— Привет, Кирилл. Прежде всего, я благодарен вам за то, что вы делаете и за то, что вы позволили нам донести вашу историю до нашей аудитории.
— Я не собираюсь рассказывать всю свою историю, потому что суть не в этом. Все еще слишком близко ко всему этому чертовски ужасному делу. Давайте поговорим про кино, про фильмы и чем-нибудь еще.
— Вы не хотите говорить о судебном процессе?
— Мне нечего рассказывать. Могу только сказать, что это ужасно, и, конечно, я не могу согласиться с тем, что обо мне говорят. Они назвали меня вором и другими ужасными словами типа «мошенник». Я не вор и не мошенник. Конечно же, я отвергаю это. Уверен, что однажды обстоятельства изменятся и будет вынесено оправдательное решение. Но это вопрос времени.
— Я должен спросить: прокурор просил шесть лет в колонии общего режима, но вы получили три года испытательного срока. Вы, должно быть, были напуганы. Как вы себя чувствовали, когда узнали свое наказание?
— Для меня это все одно и то же (оба наказания — ). Конечно, тюрьма это не очень хорошо, но я был совершенно готов ко всему, потому что было очевидно, что они хотят крови. Они хотели сделать меня виновным во всех чертовых делах. Но у них не было [доказательств] дела. Это дело просто смехотворно. Деньги — вообще последняя вещь, о которой я обычно беспокоюсь.
Я так счастлив, что многие люди, которые работали со мной с первого дня и до самого последнего момента этого процесса говорили: «Кирилл, мы с тобой, мы знаем о тебе все, мы были свидетелями «Платформы» и твоих проектов, и мы будем поддерживать тебя в любом случае».
— Среди ваших многочисленных сторонников были Кейт Бланшетт и Ларс фон Триер, которые подписали открытое письмо с требованием оправдания.
— Слушайте, это очень важно для меня, и я так счастлив, что меня поддерживают. Я отдаю им все свое сердце. Но я не уверен, что они знают подробности дела. Я счастлив, что меня поддерживают люди, которые знают детали. Те, кто все проверил.
— Какой была ваша жизнь последние три года?
— Я был под домашним арестом почти два года. Но в прошлом году я был совершенно свободен. Было два судебных процесса: первый закончился тем, что судья закрыл дело, заявив, что нет никаких доказательств, что все это чушь. Затем они неожиданно начали снова и провели второй процесс. Второе судебное разбирательство было гораздо более диким и странным. Было ясно, что они хотят вынести обвинительный приговор.
— Когда вы говорите «они», есть ли конкретный человек или люди в правительстве, возглавляющие это?
— Нет, нет, нет, нет. Я не хочу даже говорить в подобных терминах. Когда я говорю «они», это означает «не я». Не мы, которые борются за правду и за нашу невиновность.
Для проведения 340 театральных мероприятий за три года, [как мы это сделали], это довольно много. Они сказали нам, что это не театр, это «преступная группировка». Они отказались рассматривать любые доказательства, которые мы им показали. Все эти проекты были запечатлены на видео, все было снято. Было довольно легко увидеть, куда пошли деньги. Но они не хотели.
— То есть вы теперь можете свободно передвигаться и продолжать заниматься театром?
— Я живу в Москве. Я могу уехать из Москвы в любое место в России, но я не могу покинуть страну, пока не заплачу много денег Министерству культуры, которого у меня точно нет. Люди со всего мира, то есть театральные деятели — из Германии, Австрии, Франции — писали мне, что они начинают собирать деньги, чтобы «выкупить тебя».
— Сколько рублей суд требует от вас?
— Ох, черт. Я на самом деле не помню точно цифры.
— Но это измеряется миллионами?
— Когда они это говорили, я был немного в тумане, но мне сказали, что это почти 2 миллиона долларов.
— Я предполагаю, что теперь вы очень узнаваемы, когда вы идете по улице.
— Не думаю, что все люди в России настолько увлечены театром. Конечно, меня хорошо знают люди, интересующиеся театром в Москве. Но для людей, которые смотрят пропаганду по телевизору, я просто странный, противоречивый человек, который крадет деньги и устраивает жуткие шоу с современным искусством, которое явно ужасно, провоцирует, вызывает споры и так далее.
— Когда вы гуляете по Москве, как реагируют на вас?
— Многие люди просто подходят и жмут мне руку.
— Это должно быть здорово.
— Конечно, но я не тот человек, который собирает реакции. Я сейчас за городом, просто сижу в своем доме. Я не хочу быть в городе, потому там очень жарко. Рядом с озером и лесом полегче. Я хочу просто освежить свой ум и немного поработать над написанием, чтением и просмотром фильмов. Я пытаюсь переориентировать себя.
— Я так понимаю, вы наполовину еврей.
— Верно-верно.
— Вы рассказываете о своей личной жизни? Вы находитесь в отношениях?
— Так, ну я холост. У меня отношения со своей работой. Прошедший год был очень продуктивным для меня. Я написал три сценария фильма и две пьесы.
— Вы уже упоминали, что массовая аудитория думает о вашей группе как о «педиках». Вы наслышаны о росте гомофобии в России. И, конечно же, о долгой истории антисемитизма. Насколько плоха ситуация для уязвимых групп меньшинств, подобных этим?
— Гоголь-центр, в котором я работаю почти восемь лет, это государственный театр, финансируемый государством. Это не то же самое, что у вас в США. У вас даже нет чертова министра культуры, а у нас такой есть. Так что да, нас финансирует московский департамент культуры. Это не те же люди, которые подали в суд на меня, это другие люди. Но в любом случае мы видим себя неким островком свободы. Труппа действительно молодая и очень, очень крутая. Крайне одаренные люди.
— Я видел документальный фильм о гей-преследовании в России, когда они пытались запустить ЛГБТ-кинофестиваль в Москве, и творился разного рода хаос. Многие из ваших работ были явно гей-позитивные как, например, биографический балет про Нуреева. Сталкивались ли вы с подобными угрозами в отношении этих работ?
— Слушайте, я позитивно настроен по отношению к геям, потому что права геев находятся под угрозой. У нас ужасные законы о пропаганде гомосексуализма. Иногда действительно опасно быть открытым геем. В то же время у нас здесь очень гейская сцена — люди на телевидении, в поп-музыке — и никто ничего не говорит. Я думаю, что русские люди не гомофобны. Им все равно.
Иногда журналисты спрашивают меня: «Почему вы так много работаете над темами для геев?» Я всегда говорю: «Если геи под давлением, тогда искусство и конкретно театр должен быть на их стороне. Там, где есть травма, там и должны быть мы — в театре, в искусстве, во всем, верно?
— Каково было быть запертым дома, когда шла премьера вашего «Нуреева» в 2017 году?
— Я был под домашним арестом, и в то же самое время проклятый министр культуры и многие другие чиновники аплодировали этому балету в Большом театре. Я сидел дома, и они аплодировали моей работе. Это был довольно странный момент для меня.
— Звучит ужасно.
— Они говорят: «Мы не имеем ничего против него как художника, мы только против его финансовых махинаций». Но не было никаких махинаций, я никогда не имел дел с финансовым отделом. Я ничего не понимаю в проклятых деньгах. Всю свою карьеру я пытался держаться как можно дальше от чертовых денег — и теперь я осужден из-за денег. Какого черта!
— Как и у любого настоящего художника, финансы — не ваша сильная сторона.
— Абсурд, абсурд, это какой-то абсурдный заговор. Абсурдная история.
Автор: Сет Абрамович, THR (оригинал)
Перевод: «Русское кино в топе»
